Молодой польский пианист Славек (Славомир) Яскулке московской публике знаком уже не первый год: в декабре 2010 года он открывал программу концерта «Балтийский джаз на Рождество», а в марте года нынешнего выступал в составе квинтета Збигнева Намысловского на фестивале польского джаза. Так что, сказанная в паузе между композициями фраза: This is my first time here, очевидно подразумевала не город, а площадку: Центр имени Всеволода Мейерхольда, где чаще проходят театральные представления, чем музыкальные концерты. Эта театральность зала ощущалась с первого взгляда: вместо сцены как таковой – «голое» пространство вровень с креслами, никаких оформительских изысков, только черный рояль на черном полу в круге желтого света. В содержании вечера тоже преобладал минимализм, или как предпочитал его называть один из пионеров жанра Филипп Гласс– «музыка с повторяющимися структурами», нежели обещанный фортепианный джаз, оригинальность и креативность коего Яскулке по мнению критиков олицетворяет.
Другое дело, что как таковой современный джаз уже очень далек от общепринятого стереотипа. Например, после концерта Лешека Можджера, который плечом к плечу со Славеком прокладывает творческий путь нынешнего поколения польской школы, я услышал комментарий в духе того, что «Ну это, конечно, ни разу не джаз». Что я мог сказать в ответ? Вот билет на балет, джаза в этом джазе нет? Отбросив на тернистой дороге эволюции свингующий ритм и прочие легко узнаваемые «атавизмы» минувшего века, рецепт джаза от Можджера все же сохранил один из важнейших ингредиентов – импровизацию. Во всяком случае, пока. Даже более того, каждый номер его сольных выступлений словно и есть одна сплошная импровизация. Яскулке тоже не чужд джазовой традиции: например, на альбоме Hong Kong 2009 года помимо собственных композиций он исполняет и стандарты, в том числе авторства Джона Колтрейна – в его манере даже можно уловить влияние колтрейновского пианиста МакКоя Тайнера. В Москве же Славек исполнял композиции со своего нового, только-только записанного альбома, и это уже совсем другая песня.
Начал он с переливчатого арпеджио в правой руке, обыгрывающего две чередующиеся ноты. Мало-помалу эта «трель» обросла незамысловатой басовой мелодией, которая повторялась не менее настойчиво, так что едва ли можно было бы назвать одну из этих «партий» аккомпанементом, а другую, соответственно, мотивом. Спустя какое-то время левая рука перехватила переливы, предоставив правой несколько большую свободу действий, затем роли сменились обратно, и на этом разнообразие пьесы было исчерпано. Ассоциации такая музыка вызывала сплошь кинематографические: будь она поромантичней и полегкомысленней, получились бы мелодии Яна Тьерсена из «Амели»; шаг в противоположную сторону, к мрачному примитиву, мог бы дать нам гнетущий саундтрек к «Туринской лошади» про конец света после встречи сурового извозчика с философом Ницше.
Вторая пьеса показалась более интересной, в ее дрожащем неровном ритме чувствовался как раз некий «можджеровский» нерв – наглядное свидетельство того, что польские пианисты при всей своей индивидуальности действительно варятся в одном котле. По сравнению с Лешеком, Славек Яскулке играет как будто более оживленно, не так сильно тяготеет к «пианиссимо» тише воды, ниже травы, хотя в целом и темп, и динамику оба предпочитают «ниже среднего». К третьей композиции пришлось ощутить на себе влияние внешних факторов: Москву наконец атаковала зима и на контрасте с промозглой улицей в теплом зале было сухо и комфортно. Пару раз одернув себя за «клевание носом», я вступил в преступный сговор с совестью и решил (What the hell!) наслаждаться искусством с закрытыми глазами. Тем более, искусство располагало. Но тут пианист как раз прервался и обратился к публике. Не владея русским, он после некоторых колебаний политкорректно выбрал английский, хотя сотрудники Польского культурного центра, вероятно, составляли большинство немногочисленной аудитории. В частности, рассказал, что пластинка увидит свет только в будущем году, так что, увы, «купить вы ее сегодня не сможете».
Следующая пьеса Славека, хоть и инструментальная, была самой что ни на есть песней, с непритязательным мотивом (что немаловажно: hummable – то есть, его можно напевать себе под нос), последовательным чередованием куплет-припев и так далее. В категориях хит-парадов это без малого singer-songwriter или, может быть, pop-rock – не хватает только голоса, а лучше двух, и для полного счастья акустической гитары. Скажем, именно вокруг такого тандема, творческого и романтического, строится сюжет ирландского инди-фильма Once (у нас название перевели как «Однажды», хотя по смыслу ближе «когда-нибудь» или «как только, так сразу»).
Представляя заключительную пьесу, композитор Яскулке открыто признался в «киноманстве»: Эта вещь еще не записана, но надо будет обязательно это сделать, я сочинил ее для одного фильма. И снова гипнотизирующий перебор в среднем регистре, забеги на выносливость в «верхней» половине клавиатуры, правая рука то и дело «выплескивается» в бас, трижды повторяя один аккорд и снова возвращаясь в привычное русло.
В целом сценарию концерта недоставало драматизма: полдюжины пьес заняли немногим больше часа, то есть каждая длилась излишне долго, да и друг от друга они отличались не так уж сильно. В то же время профессионализм пианиста безоговорочно убедителен. Не пускаясь в сложные (пиро)технические фейерверки показной виртуозности, он играет мягко и легко, с подобающей потомку Фредерика Шопена непринужденностью и певучестью. Своими простыми, понятными мелодиями он наслаждается искренне и заразительно: молодой человек на переднем ряду почти весь концерт восхищенно покачивал головой в плавном ритме славековских волн. Вообще, публика принимала пана Яскулке очень тепло и десерта в виде биса была лишена незаслуженно.
Чего-то все же не хватало после такого уютного камерного концерта: душа, поскуливая, просила «олдскульного» классического джаза. По счастью, в плеере давно дожидался своего часа Уэйн Шортер – легендарный саксофонист из числа последних ныне живущих могикан той золотой эпохи, которого по слухам, Москва надеется увидеть живьем через год. Его-то альбом Speak No Evil1964 года (самая что ни на есть классика жанра с роялем еще одного могиканина, Херби Хэнкока) и помог утолить эту ностальгическую жажду.
Виктор Гарбарук