В Америке первая книга Росса «Дальше — шум. Слушая ХХ век» вышла в 2007-м году — и тут же оказалась оценена как критиками, так и читателами: она была среди лидеров продаж в non-fiction, вместе с тем попав в большинство списков лучших книг сезона. Секрет прост: Алекс Росс написал историю академической музыки XX века, почитать которую будет интересно не только академикам. Основная идея автора в освобождении музыки от деления на «элитарную» и «массовую», за отсутствием в этой классификации истинного ее понимания. В своей второй книге «Послушайте» критик продолжает стирать границы между «серьезной» и «популярной» музыкой, отстаивая их единство для слушателя. Сегодня мы публикуем отрывок из пятой главы « Listen to This», где автор наблюдает за Томом Йорком и компанией во время их мирового тура 2001 года в поддержку альбома Kid A и пытается осмыслить феномен их популярности.
Жарким майским днем 2001 года в Бильбао раздался ровный гул, сходный со звуком самолета на взлетной полосе. В одном конце пересекающей город улицы Ипаррагирре сверкала на солнце серебряная раковина спроектированного Фрэнком Гери Музея Гуггенхайма. На мгновение померещилось, что оттуда и исходит шум, словно здание вот-вот взлетит и устремится куда-то прочь. На самом деле источником беспокойства была местная арена для боя быков Виста Алегре — там немецкий диджей-экспериментатор Кристоф де Бабалон настраивал аппаратуру. Он выступал на разогреве у Radiohead — британской пятерки с репутацией самой артистически значимой рок-группы со времен The Beatles. Собравшиеся у входа фанаты Radiohead обсуждали, что это за звуки. На одном была футболка с Кафкой, на других — майки с плачущим демоном, радиохедовским логотипом.
Боковая дверь вела в бетонный коридор, по которому в обычный день бегают быки. Отсюда доски тянулись к временной сцене, посреди которой Кристоф разглядывал свой микшер и CD-проигрыватели. Нордический блондин в темных очках, он смахивал на молодого злодея из бондианы, но оказался дружелюбным и разговорчивым музыкальным террористом. «Я привык к маленьким темным клубам, — сказал он после саундчека. — А сейчас я как будто в фильме про гладиаторов». Рассказывая о том, кто на него повлиял, он упоминает таких авангардистов, как Merzbow и Мортон Фелдман. «Иногда я работаю с битами, иногда — с уровнями, — рассказал он. — Сегодня с уровнями».
Кристоф ушел в гримерку, и сцена на некоторое время опустела. На каменных ступенях сидели два старика без рубашек, сидели с таким видом, словно не двигались с места с самой смерти Франко. Радиохедовское оборудование грелось на солнце. Слева стояли гитары, в общей сложности 23 штуки. Перед ними, на пятачке, зарезервированном для Эда О’Брайена, одного из трех гитаристов группы, располагалась гора педалей, семплеров и толстых шнуров. В центре сцены, где встанут басист Колин Гринвуд и певец Том Йорк, — несколько синтезаторов, пианино и вертикально стоящая бас-гитара. Инструменты для Джонни Гринвуда, младшего брата Колина, разместились справа: гитары и клавишные, ксилофон, транзисторный приемник, куча научно-фантастических аналоговых синтезаторов и модифицированные «Волны Мартено» — один из самых ранних электронных инструментов. Звуки из «Волн Мартено» извлекаются с помощью кольца и прикрепленной к нему нити; этот инструмент освоила едва ли сотня людей, Джонни — один из них. Единственной привычно выглядящей аппаратурой была ударная установка, и по некоторой ее потрепанности было видно, что ударник Фил Селуэй лупит не только по мембранам, но и по корпусам.
Radiohead ужинали за сценой. Колин Гринвуд завис у фуршетного стола, изучая баскские блюда. По нему, как и по остальным членам группы, не скажешь, что он — звезда, продавшая 15 млн дисков. Он бледный и стройный, с черными как смоль волосами и большими добрыми глазами. Он с удовольствием наблюдает за окружающим миром, а его любимые слова — «безумно», «замечательно», «здорово», последнее — с тягучим ударением на первом слоге. У него привычка внезапно прятать лицо в ладонях, как будто от отчаяния или скуки, но через мгновение он опять оживляется. Он очень начитан и может поддержать разговор почти обо всем на свете — о бельгийских дизайнерах, рассказах Джона Чивера или о том, как разные типы угля влияют на барбекю, но стесняется собственной эрудированности и обрывает себя словами: «Что-то меня заносит». Он не считает зазорным надеть футболку с надписью «Жизнь — это смертельная болезнь, передающаяся половым путем». Он легко сойдет за молодого стильного преподавателя неомарксистского толка или за редактора модного ежеквартальника. Но он — рок-звезда, которой посвящены несколько сайтов.
«Народу много, да? — спросил Гринвуд, глядя на заполняющуюся арену. — Мне страшно». Он отвлекся, рассказывая о «Метрополисе Фауста» (Faust’s Metropolis), увесистой истории Берлина авторства Александры Ричи. Тем временем начал играть Кристоф, встреченный озадаченной тишиной.
Час спустя Radiohead вышли на сцену с уверенностью, которой до шоу и в помине не было. Потрясающее звучание подчеркивалось светом, контрастами и разными мелочами. Эффект получался грандиозным: спокойный тон и мрачное настроение. В сет были включены песни как с недавних альбомов Kid A и Amnesiac, так и с мощных альбомов 1990-х The Bends и OK Computer. Тексты старых песен фанаты знали наизусть, а под новые, которые некоторые обозреватели назвали «антикоммерческими», толпа активней танцевала. (Вопреки консервативному здравомыслию Kid A, эта гипнотическая смесь рок-риффов, джазовых аккордов, классической структуры и электронного шума, возглавил в предыдущий год чарты журнала Billboard.) Песню Idioteque, несмотря на то что в ней преобладают рваные биты, компьютерные семплы и треск аналогового синтезатора, сопровождали неистовые хлопки в ритм. Возможно, благодаря тому что, закончив петь, вокалист зашелся в дурацком, бесовском танце, дрыгая ногами, будто кто-то стрелял по ним. Или, на бессознательном уровне, благодаря тому что в самом сердце песни спрятаны вагнеровские тристан-аккорды из «Тристана и Изольды», переработанные в 1973 году Полом Лански в электронной композиции Mild und leise.
В середине концерта Radiohead сыграли песню Airbag — ярчайший пример выверенного баланса группы между арт- и поп-музыкой. Джонни начал с мелодии, которая струилась неровным ритмом — раз-два-три-раз-два-три-раз-два — и раскачивалась между ля мажором и фа мажором. О’Брайен добавил строгих и ярких гитарных узоров. Селуэй вступил четкими и жестко синкопированными ударами. Затем Йорк хорошо поставленным заунывным голосом начал петь о почти роковой коллизии: «В следующей мировой войне / В безжалостной поножовщине / Я вновь рождаюсь» (In the next world war / In a jackknifed juggernaut / I am born again). После слов о войне прыгающим басом вступил Колин, придавая верхним частотам немного фанковое звучание. Музыка продиралась через сплетения куплетов и припевов, а затем, когда Йорк присоединился к звенящей линии О’Брайена, слилась в один аккорд. Перед самым финалом Колин ухмыльнулся, подпрыгнул пару раз и подхватил мелодию брата, ту самую, с которой началась песня. Такое дублирование главной темы (очень по-зеппелиновски) создает оглушительное впечатление логичности, решенности уравнения. Такое взаимодействие цепляет не меньше, чем современная классика, только тут можно еще и прыгать в такт.
Раньше участников одной рок-группы объединяли и прически, и жаргон, и стиль жизни. В случае с Radiohead несхожесть музыкантов обескураживает. Общее у них только то, что они родились между 1967 и 1971 годами, выросли в Оксфорде (Англия), а большинство так и живет там. На этом общее заканчивается. Йорк, автор большинства их песен, — субтильный, мальчишеского вида хулиган с невероятно живым умом и тонким обаянием. О’Брайен выше Йорка почти на фут, у него выступающая челюсть и мягкая челка, как у актера из военно-исторического фильма, он вежливый, прямолинейный и как будто вообще из другой группы. Долговязый, с непослушными черными волосами Джонни Гринвуд более сдержан, чем брат, но, начав говорить, он легко управляется с по-викториански плотными предложениями, будто выхватывая их из воздуха. Самый старший — Фил Селуэй, лысый, добродушный, с мягким голосом. Обычный славный малый, если б не частые лукавые ухмылки.
Большая загадка, как эти пятеро странноватых англичан превратились в тамплиеров рок-н-ролла — самую изучаемую и обожаемую группу современности, о которой жарко спорят и которой рабски подражают. Они и сами не знают. «К нам все приходят, склонив головы и ожидая, что вот сейчас их посвятят в тайны Radiohead, — говорит Селуэй и перекрещивает руки на груди, как Тутанхамон. — А мы сами попали в эту ловушку. В какой-то момент, году в 1997-м, нас это все буквально задавило. Пришлось на время просто исчезнуть. Это была совершенно искренняя реакция на происходящее. Но кому-то показалось, что мы придуриваемся или зазнаемся. Серьезно, не стоит ломать голову над нашим поведением. Это эскапизм и ничего больше».
В 1997 году случилось вот что: Radiohead уловили волну поколенческой тревоги. Альбом OK Computer с песнями Paranoid Android, Karma Police и Climbing Up the Walls описывал наступление информационной эпохи и панику, в которую из-за этого впадает молодой человек. Тексты Йорка выглядят мешаниной из подслушанных разговоров, технических терминов и жестких дневниковых записей: «Верю, что вы проголосуете за меня» (I trust I can rely on your vote), «Подушка безопасности спасла мне жизнь» (An airbag saved my life), «Твое честолюбие уродливо» (Ambition makes you look pretty ugly). В песнях говорится о спецназе на политических митингах, о тоске, спрятанной за чистенькими пригородными фасадами, о сходящих с ума яппи, о скользящих над нами сочувствующих пришельцах. Йорку даже хватило духу описать то разочарование, которое наступает после взрыва популярности вроде того, что накрыл их группу: «В общем, так себе, — пел он. — Все заканчивается фигней» (When it comes, it’s so so / It always end up drivel). По всему миру было продано более 4 млн копий альбома, что позволило группе к 1999 году стать полностью независимой. Radiohead превратились в символ продуманной отстраненности, как Talking Heads и R.E.M. до них.
Radiohead по-прежнему притягивают к себе неудачников, но их аутсайдерство — лишь часть их привлекательности. Пожалуй, даже больше текстов фанатам нравится то, насколько тщательно группа прорабатывает каждую мелочь. Прежде всего, они мастерски придумывают загадки, которые люди с удовольствием распутывают. Записи, видео, официальный сайт, даже футболки — буквально все нуждается в толковании. Почему слова написаны с ошибками? Что это за графики и диаграммы? Что за ухмыляющиеся медведи и плачущий минотавр? «В детстве нам нравилось заморачиваться над такими штуками, да и до сих пор не надоедает, — объяснил Селуэй. — Но это все-таки не главное. Мы повернуты на музыке, именно она в основе всего. Нам нравится решать музыкальные задачи, а Том их все время подкидывает».
Песни Radiohead обычно пишутся в три захода. Сначала Том показывает набросок. Потом Джонни, изучавший композицию в Университете Оксфорд Брукс, добавляет гармонии. Потом остальные додумывают песню, работая каждый по отдельности над своими партиями. Прежде чем песня зазвучит так, что все останутся довольны, могут пройти месяцы, а то и годы. Уберите кого-то одного — например, Селуэя с его цепляющей и лаконичной мерцающей сеткой ритма, — и Radiohead станут совсем другой группой. Вместе же эти пятеро превращаются в единый разум с собственными привычками и причудами — в композитора Radiohead. Эту личность можно углядеть в каждодневной суматохе группы, но с ней никогда не встретиться лицом к лицу — она живет в музыке. Многое из написанного о Radiohead — а это десятки книг, сотни статей и миллионы слов в Сети — вертится вокруг невидимого центра.
Во время гастролей 2001 года за работой группы интереснее всего было наблюдать во время саундчеков. Йорк проводил эти доконцертные ритуалы с уверенностью приглашенного дирижера, у которого не так много времени для репетиций. Как только песня подбиралась к кульминации, Йорк кричал: «Следующая!» Все вопросы нужно было решать незамедлительно. Как-то, репетируя The Tourist, и он, и все остальные, включая написавшего песню Джонни, забыли последний аккорд. «У кого-нибудь есть с собой OK Computer?» — крикнул Том. Ни у кого не оказалось. Композитор Radiohead дремал. Через пару недель проблема все еще не решилась. «Может, просто поэкспериментируем с концовкой?» — нетерпеливо сказал О’Брайен. «Например?» — переспросил Йорк. «Может, D 2?» — «Да, давай попробуем».
В свободные дня Radiohead буквально ударяются в анархию. Их переполняет любопытство, они забрасывают незнакомых людей вопросами, переваривают ответы и отчаливают. На следующий день после концерта в Бильбао они незамеченными слонялись по городу и, среди прочего, зашли в Музей Гуггенхайма, где ничего не подозревающая Мария, гид, провела для них экскурсию. Пока Мария пыталась собрать всех вместе, Колин начал рассказывать: «Известняк пришлось резать с помощью компьютера — у каждого загиба свой алгоритм. Я читал в какой-то статье. И воздушная система здесь офигенная. Воздух выкачивается через клапаны наверху и спускается сюда, до самого низа». Когда Колин подошел к массивным стальным скульптурам Ричарда Серра, он заявил, что не хватает одного из элементов.
«Так неправильно, — сказал он. — Первую пластину должна пересекать еще одна». Селуэй и О’Брайен начали шутить над ним: «Вряд ли она далеко ушла», «Позвони в бюро находок», — но Мария объяснила, что скульптуры переделывались.
Пока Radiohead бродили по музею, кучки фанатов в футболках Kid A следовали за ними на почтительном расстоянии. «Круто, что ребятам нравится искусство», — сказал О’Брайен. Йорк в одиночестве кружил по инсталляции Серра, напевая: «We’re bad, we’re bad». Мария смирилась с тем, что группа разбрелась. На выходе она строго сказала: «Вы же ни разу за все время не собрались вместе». Йорк сочувственно улыбнулся и сказал: «Не в первый и не в последний раз».
В тот же день группа обедала в ресторане Etxebarri в горах над Бильбао. Разговоривали обо всем, перескакивая с высокого на низкое и обратно. За одним концом стола Джонни ковырялся в тарелке с латуком и рассказывал о любимых композиторах ХХ века, особенно об Альбане Берге и Оливье Мессиане. «Я слушал "Лулу-сюиту" Берга, — сказал он. — И страшно расстроен, что забыл взять с собой Мессиана». Именно благодаря Мессиану Джонни заинтересовался «Волнами Мартено», которые этот авангардист-католик использовал во многих своих взрывных, живых произведениях. Джонни продолжил: «В пятнадцать лет я услышал симфонию "Турангалила" и совсем сдвинулся на ней. Жаль, что я не смог с ним познакомиться или хотя бы пожать руку».
За другим концом стола Йорк с тарелкой фасолевого супа перед собой начал возмущаться музыкальными конгломератами. И он, и остальные члены группы озабочены политическими проблемами, протестуют против глобализации и корпоративного капитализма. Предыдущим вечером он посвятил Джорджу Бушу песню No Surprises, в которой есть строчки «Свергнем правительство / Они нас не представляют» (Bring down the government / They don’t speak for us). Летом 2001 года Radiohead решили дать несколько концертов на открытых площадках (например, в парке Либерти Стейт в Джерси), потому что до них еще не дотянулись щупальца агрессивной промоутерской компании S. F. X., входящей в корпорацию Clear Channel, которая в свою очередь контролирует более тысячи радиостанций.
— S. F. X. — паразит, которому, чтобы кормиться, нужен хозяин, — сказал Йорк.
— Компания эффективна, лишь пока продолжает расти, — добавил О’Брайен. — Но однажды рост прекратится, и ей больше незачем будет существовать.
— Нет, — отреагировал Йорк. — Это вирус, который будет распространяться всегда.
Один из менеджеров группы, Крис Хаффорд, которому и приходится вести с этими вирусами переговоры, потерял терпение: «Это жизнь, Том. Мы вообще-то на этом рынке работаем».
— Нет, — ответил Йорк. — Рынок — место, где продаются диски. А это не рынок, это недоразумение какое-то.
— Да ладно тебе, — сказал Хаффорд. — Это капитализм, и мы вынуждены с ним работать.
— Фигня!
— Капитализм!
— Фигня! — крикнул Йорк. Он встал и под смешки удалился в туалет. Колин оторвался от стейка, махнул рукой в сторону вина на столе и воскликнул: «Прекрасно! Дневная попойка!»
Тем вечером Radiohead отправились автобусом к месту следующего концерта, во французский городок Везон-ла-Ромен. Там они сыграли в величественном римском амфитеатре, а потом двинулись в итальянскую Верону, где выступили перед 15-тысячной толпой на легендарной Арене, вытеснив на площадь декорации к «Аиде». По пути они вместе с молодым одаренным продюсером Найджелом Годричем успели записать на Apple PowerBook кое-какие наброски, появились на популярном шоу Би-Би-Си Mark & Lard, где им пришлось прокричать Biggity-biggity-bong!, поздравили победителя радиоконкурса, который назвал Йорка «гением» и «искренним», и сбежали от чересчур восторженных фанатов, кричащих: «Мы приехали аж из Венесуэлы, дайте нам автографы!» (Правда, акцент у них был французский, и они точно не были венесуэльцами.) Иногда случались моменты затишья, в один из них музыканты сидели, почитывая английские газеты, в гостиничном лобби, по мрамору которого растекалось солнце; вся картинка, казалось, подтверждала мысль Колина о том, что Radiohead — «Э. М. Форстер от рока».
Перевод: Мари Мишель
Книга Алекса Росса «Послушайте»