Франция, 1906 год. Расцвет «бель эпок» - времени раскрепощения нравов, свободы, культурного и интеллектуального подъема. Париж, самая модная и роскошная из европейских столиц, притягивает охотников за прекрасным. Туда стекаются и одаренные творцы, и знатоки красоты другого рода – ловеласы, готовые отдать целое состояние за любовь великолепных куртизанок.
Именно эту эпоху избрал фоном для своей новой картины любитель истории и костюмных драм, режиссер Стивен Фрирз. Фильм «Шери» («Дорогуша»), снятый по мотивам романов французской писательницы Колетт, рассказывает о трагической любви стареющей куртизанки Леа де Лонваль (Мишель Пфайффер) и неопытного юнца по прозвищу Шери (Руперт Френд). Встретившись однажды по воле матери Шери, мадам Пелу (Кэти Бейтс), они становятся друг для друга чем-то большим, чем заурядные любовники. Правда, чтобы понять всю силу и глубину их чувства, героям потребуются годы разлуки, страданий и одиночества.
На самом деле, фильм не столько о любви, сколько о красоте, мимолетной и быстротечной, о мгновении, которое пытались запечатлеть на своих полотнах импрессионисты.
Воплощением ускользающей красоты становится главная героиня – Леа де Лонваль. Ей уже за 40, но кажется, что годы не тронули ни ее красивого тела, ни лица, ни волос. При этом ее облик несет в себе зачаток увядания, страх перед неизбежностью старения. В фильме напоминает о старости практически все. Леа касается цветка розы, но, перезрелый, увядающий, он рассыпается у нее в руках. Свои фотографии, где она молода и привлекательна, героиня Пфайффер хочет сжечь, а в каждом диалоге слова «морщины», «старость», «годы» кажутся ей невыносимо громкими и больно режут слух.
Еще одно напоминание об ускользающей красоте – бывшая конкурентка Леи, мать Шери – мадам Пелу. Тучная, суетливая женщина, погрязшая в низменных заботах, уже ничем не напоминает молодую балерину на портрете. Дом мадам Пелу – свалка роскошных антикварных предметов: ковров, канделябров, тяжелых бархатных портьер, мраморных столов. В ее жилище нет ни свободных пространств, ни воздуха, ни света, так необходимых молодости, все хранит отпечаток убегающего времени, разложения, дряхлеющей старины. Поэтому Шери бежит из дома своей матери: там для него нет места, своей молодостью он не вписывается в коллекцию старого хлама.
На террасе дома мадам Пелу собираются бывшие конкурентки, а теперь хорошие товарки, молодящиеся растолстевшие куртизанки в париках, и ведут разговоры о былой юности. Они не противятся ходу времени, они уже давно подчинились ему, найдя убежище в огромных домах, заваленных роскошной рухлядью.
Леа не принадлежит их кругу. Она изо всех сил борется со временем: следует моде, следит за фигурой, красит волосы… Любит, в конце концов. И в этой любви она черпает силы, чтобы не состариться, чтобы быть молодой и современной.
Но красота любви, как и женская молодость, быстротечна. В начале романа чувства Шери и Леи совершенны, их отношения легки, беззаботны. Ссоры, ревность, непонимание обходят их стороной, вся их жизнь – упоение друг другом, нега, за которую Леа готова платить 50 тысяч франков в год. Но разница в возрасте, социальное положение бывшей куртизанки, бесхарактерность Шери делают их любовь трагичной в самой основе. Разлука неизбежна и неотвратима. А новая, долгожданная встреча, приносит лишь кратковременную радость. Шери уже привык к размеренной супружеской жизни и на предложение Леи убежать вместе, он отвечает не радостным согласием, а прохладным и нерешительным сомнением. Рядом со стареющей куртизанкой он чувствует себя ребенком, юнцом. Для Леи бегство с Шери – это бегство от самой себя, от времени, от старости. Когда он безвозвратно уходит, мы вместе с Леей замечаем на ее лице морщины.
Уходит и красота эпохи, само название которой символизировало расцвет и молодость. Раскрепощение и свобода постепенно вырождаются в развращенность, которая в дряхлеющих телах столетних красавиц выглядит гротескно и от этого еще более безобразно. Погоня за молодостью оборачивается уродством, крупные жемчужины на морщинистой шее – подделкой. Потом – Первая Мировая война. «Бель эпок» уходит безвозвратно.
Стивен Фрирз и его команда пытаются остановить мгновенье, запечатлеть ускользающую красоту, как это делали импрессионисты. Каждая сцена, каждый кадр в фильме благодаря прекрасной работе оператора Дариуса Хонджи (он, кстати, работал вместе с Бертолуччи над «Ускользающей красотой») как ожившие полотна Ренуара или Писсарро, а Мишель Пфайффер напоминает натурщиц Моне: в своих светлых летящих платьях она кажется навсегда молодой. Атмосфера фильма пропитана легкостью, беззаботностью и, в то же время, горечью о необратимости хода времени, о невозвратности молодости и красоты.
Но из-за игр в импрессионизм, из-за скрупулезной внимательности к деталям страдает целостность картины, ее повествовательная составляющая. Чтобы скрепить части фильма, Фрирз использует закадровый голос автора, свойственный уже не французской, а классической английской литературе. Этот сухой, отрешенный голос в двух словах раскрывает все карты, всю судьбу героев, тем самым смазывает впечатление от фильма, лишает его не только целостности и гармоничности, но и загадочной притягательности. В итоге – чувство незавершенности, сумбурности и ускользнувшей навсегда красоты.
Елена Ищенко