«Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст» - именно так сложилась карьера Эльдара Джангирова. Он родился в 1987 году в тогда еще Киргизской ССР, а в 9 лет привлек своей игрой на фестивале в Новосибирске внимание американца Чарльза МакУортера. Советник Национального Фонда Поддержки Искусств и горячий поклонник джаза помог вундеркинду получить грант на обучение, и на следующий год семья эмигрировала из теперь уже независимого Кыргызстана в США. Сегодня Эльдару 24, на русском он говорит с легким акцентом, не столь заметным, как типично английские речевые обороты: «я очень вдохновлен быть здесь» и тому подобное. Тем не менее, «знакомство с родителями», то есть бывшими соотечественниками, прошло более чем успешно.
Фото: Павел Корбут
Концерт 13 сентября в Зале Чайковского был первым из четырех выступлений Оркестра в рамках одного абонемента. Соответственно, публика собралась по большей части консерваторская, однако джазовую пилюлю зрители проглотили, не поморщившись, и еще требовали добавки. С другой стороны, сам пианист крепко держится академических корней: первым преподавателем трехлетнего Эльдара была его мать, и яблоко от яблони не слишком далеко укатилось. Свой свежий альбом он назвал «Three Stories», что означает не только три истории, но и три «этажа», три музыкальных пласта: классика на пластинке представлена Бахом и Скрябиным, за джаз отвечают Чик Кориа,Телониус Монк и мелодии Бродвея, на третьем уровне обе традиции синтезируются в авторские сочинения самого Эльдара.
Для знакомства с таким исполнителем не найти более удачного материала, чем музыка Джорджа Гершвина (он же Яков Гершовиц, тоже сын русскоговорящих эмигрантов). Именно он вырвался из плеяды «сочинителей песенок» на серьезную симфоническую сцену. Открывали концерт авторские вариации одной из самых известных таких песенок – «I Got Rhythm» для фортепиано и оркестра. Повторяющиеся фразы по четыре ноты то вверх, то вниз исполняются в разных темпах и аранжировках, то в ритме вальса, то в восточном стиле, то впритык друг за другом, то перемежаясь дополнительными пассажами. Возможно, больше разнообразия внесло бы использование вступления к этому самому номеру из мюзикла «Girl Crazy». Однако и в одиночестве запоминающаяся тема остается настолько яркой, что ее сложно испортить даже самыми монотонными вариациями, так что оркестрантов провожали заслуженными аплодисментами. Их место заняли ударник Тодд Стрейт (Todd Strait) и контрабасист Эрл Тревис (Earl Travis). Последний пал жертвой академического зала, явно привыкшего к инструментам без усилителей: звукосниматель изредка издавал короткий треск, негромко, но назойливо, к счастью, довольно скоро неполадку устранили. Трио исполнило еще одну пьесу Гершвина «Somebody Loves Me» и сосредоточилось на авторской музыке Эльдара. Выбранные им композиции наглядно показали влияние и классики, и джаза: бриллианты хрупких романтических мелодий в богатой оправе импровизаций чередовались с напористым современным мэйнстримом. В обеих сферах его творчество остается доступным, не уходя в область «музыки для музыкантов». Например, модерновая «Point of View» основана на энергичном и очень «цепляющем» контрабасовом рифе, который дублирует левая рука пианиста – настолько мощная, что временами кажется, ритм-секция ему вовсе и не нужна.
Когда пьеса переключилась в свинг со свободным «шагающим басом», чей-то восторг выплеснулся в робкую попытку аплодисментов. Строгое консерваторское воспитание, не позволяющее «хлопать между аллегро и адажио», поначалу взяло верх, но после соло контрабасиста зал все-таки прорвало. На антракт американских гостей не отпускали, пришлось музыкантам выйти снова и исполнить еще один золотой джазовый стандарт – «Moanin’» пианиста Бобби Тиммонса с яркими чертами блюза и госпела, к которым Эльдар присовокупил от себя фейерверк страйдовой техники. В классических украшениях вроде мелкого дробного арпеджио до самого края клавиатуры с элегантным взмахом руки на последней ноте в этот вечер тоже не было недостатка. Необузданный юношеский энтузиазм Эльдара чаще всего находит выражение в диапазоне от «громко» до «очень громко». Но в отдельных моментах, например, в пьесе «Hope», звучание группы напоминает сдержанное трио Жака Лусье, популяризатора импровизаций на темы Баха и других классиков.
После перерыва Эльдар Джангиров показал противоположный подход к синтезу академической и джазовой традиций. «Песенку» Коула Портера «What Is This Thing Called Love» вместе с трио исполняли солисты РНО флейтист Максим Рубцов и трубач Владислав Лаврик. Эльдар аранжировал для их дуэта основную мелодию и написал для каждого длительные сольные партии, имитирующие импровизации, принятые в джазовых ансамблях. И хотя сыграны они были по нотам, передать «свинг», характерный для джаза неравномерный ритмический рисунок, оркестрантам удалось. Правда, флейтист явно чувствовал себя более раскрепощенно: свободнее двигался на сцене и играл с большим чувством, по сравнению с ним зажатую трубу было почти не слышно. Для финала академистам было отведено лишь бесчисленное повторение короткого риффа, скорее в стиле современного фьюжна, чем послевоенного бибопа. Более аутентично прозвучали бы цитаты из тогдашних стандартов, например, «Соленых орешков» Диззи Гиллеспи или любимые им же афрокубинские ритмы.
Еще одна авторская композиция Эльдара под названием «Iris» была аранжирована в нетипичном формате: для джазового трио и оркестра. Получилась тягучая баллада в духе саундтреков Эннио Морриконе: в записи сложно будет отличить живые скрипки от синтезаторной подложки, а контрабасисту и ударнику достойного места в общем оркестровом полотне не нашлось. Красивая, хотя местами скорее фоновая музыка, которая органичнее вписалась бы в фойе престижного отеля, нежели в концертный зал. Кульминацией тематического вечера «джаз+классика» стало эпохальное произведение все того же Гершвина «Rhapsody in Blue» для фортепиано с оркестром, название которого чаще всего звучит на русском как «Рапсодия в стиле блюз». Если для академических пианистов необычную задачу представляет импровизированный сольный пассаж (композитор «не успел» подготовить собственную партию к премьере, и у дирижера в партитуре значилось «Дождаться кивка»), то у Эльдара все наоборот: главная сложность – не переборщить с «отсебятиной». В целом он обращается с текстом Рапсодии менее безрассудно, чем, например, ожидаемый в Москве 1 октября поляк Лешек Можджер на прошлогодней записи с оркестром Силезской Филармонии, но для консервативной консерватории и этого предостаточно. Большей частью это россыпи форшлагов перед началом очередной фразы, иногда вольно замедляемый или наоборот ускоряемый темп, «сглатывающий» некоторые фразы. Самая «дерзкая» его находка (или выходка?) имела место ближе к концу: резкий контраст между самой плавной и торжественной оркестровой частью (Andantino Moderato) и сольной лихорадочной дрожью Agitato e misterioso оказался размыт прибоем эльдаровской фантазии. Возможно, это нарушение авторского замысла, но сам автор ценил джазовое ощущение свободы или даже вседозволенности, и едва ли стал бы порицать наглеца. Оркестранты же были на высоте, включая кларнет с его вступительным стонущим глиссандо и иногда квакающие сурдинами медные духовые. В одном «соревновательном» эпизоде дирижер Михаил Татарников чуть «убавил» своих подопечных, а финал был одной громкости с разразившейся овацией.
Дирижер и солист несколько раз выходили на поклон, но публика требовала биса. Застенчивый Эльдар уступил натиску и вновь вызвал на сцену свою ритм-секцию. На этот раз его «пиротехнической» виртуозностью могли насладиться не только зрители в зале, но и музыканты РНО, оставшиеся на своих местах. После развернутого сольного вступления с отзвуками «Ask Me Now» Телониуса Монка трио исполнило историческую пьесу Майлза Дэвиса и Чарли Паркера «Donna Lee», не уступая в головокружительных скоростях «Полету шмеля». Неприступная российская столица сдалась джазовому «изменнику» без боя. Живи Лермонтов в наше время, он был бы музыкальным критиком и не смог отрицать, что «недаром Москва, сраженная Эльдаром, киргизу отдана».
Виктор Гарбарук