Фильм, впервые показанный еще 28 октября 1930 года, произвел фурор, был принят со скандалом, а потом запрещен правительством… Кто из современных деятелей кинематографа может похвастаться таким началом карьеры? Если только немного пошумевшая картина «Борат» Лари Чарльза, и то оскорбить и общество, и церковь одновременно ей не удалось. А удалось Луису Бунюэлю, впрочем, ему до земных лавров уже дела нет.
«Андалузский пес» был снят как немой фильм Бунюэлем совместно с Дали. На премьере в Париже в 1928 году Бунюэль спрятал за экраном граммофон, на котором он проигрывал пластинки Вагнера и танго, и к тому же у него был полный карман камней на тот случай, если придется отбиваться от возмущенных зрителей. Эта же музыка была добавлена к фильму, когда он, наконец, был озвучен в 1960 году.
Гнев Бунюэля против общества и, в частности, против его отношения к морали, сейчас может вызвать только смех, однако антирелигиозные комментарии полны ненависти и богохульства. Картина стала памятником Золотого века, когда режиссеры еще не утратили искусства снимать эротику, революционный авангардизм обладал чувством юмора, а сюрреализм еще не стал неотъемлемой частью рекламно-массовой культуры. В патриархальной Испании такого бы терпеть не стали. Именно тогда Дали заявил свое знаменитое: «Вся разница между нами та, что сюрреализм - это я». В начале «Пса» Бунюэль лично точит бритву, а потом, невозмутимо попыхивая сигаретой, разрезает глаз будущей главной героине. Очень натуралистично снято! И по сей день этот кадр слывет «самым жестоким в истории кино».
Друзья, Дали и Бунюэль, сняли фильм, содержавший, помимо того, что им снилось, еще и то, что их окружало. Потом они рассорились друг с другом, а еще позже - написали каждый по книге, с рассказом о том, как именно гениален ее автор, и о том, что весь успех фильма, конечно, случился только благодаря ему.
«Андалузский пес» - это квинтэссенция сюрреализма. Помимо этого все сцены в фильме кроме последней и первой, могли идти в любом порядке, а смысл не изменился бы. Важны только сами образы и отдельные кадры. Чтобы снять это, понадобилась множество разных вещей. «Бутафоры в кино — люди закаленные и навидались всякого: что не попроси, не удивятся. Что же нам понадобилось? Ну, например, голый манекен с двумя живыми морскими ежами под мышками. Или такой грим для Бачева (главный герой), чтобы казалось, что у него нет рта; затем такой, где на месте рта у него вдруг вырастают волосы — не усы, а именно волосы, как подмышками — нужно постараться сделать похоже! Нам также требовалось четыре дохлых полуразложившихся осла — они должны возлежать на роялях; муляж отрезанной руки, не отличимый от настоящего обрубка, коровий глаз и три муравьиных кучи», - перечислял Бунюэль.
Понятное дело, есть здесь что-то от сублимации сексуальных порывов, желаний, не находящих реализации. Но еще есть другая страсть - противоположная - влечение к смерти. Велосипедист падает головой на бордюр, некто разглядывает свою простреленную руку, где в ране копошатся муравьи, юная мадмуазель тростью перекатывает по мостовой обрубленную кисть, но ее сбивает авто... Эти кадры, безусловно, визуализируют мысли режиссера о смерти.
Логика сна или бреда, скрупулезно воспроизведённая создателями, не дает ответа на вопрос, в чем смысл прихотливого, как бы случайного сочленения никак внешне друг с другом не соотносящихся предметов и явлений. Фильм сознательно делался именно как образец сюрреалистской поэзии в кино. По заявлению Бунюэля, «Андалузский пес» не мог бы существовать, если бы не существовало движение, называемое сюрреалистским.
Сами сюрреалисты с их постоянными ссылками на сновидения, галлюцинации и т. п. как будто побуждали к смешению кадров вне всякой логики. Но есть некоторые образы, которыми оперирует Бунюэль и Дали, которые применяются именно сюрреалистами и немного проясняют ситуацию. Особое значение для них имеют простейшие животные, среди них особое место отводится насекомым и морским животным. В «Андалузском псе» есть бабочка «мертвая голова» — атропос. Бабочка — древний символ метаморфоз. Она воплощает смерть и возрождение к жизни. Кроме того, в цепочку кинематографических метаморфоз вовлечены муравьи и морской еж. Знаменитый кадр с муравьями, вылезающими из дыры в ладони был предложен Сальвадором Дали, который усиленно мифологизировал его и широко использовал в своей живописи. С одной стороны, они связаны с темой гниения, с другой стороны, эти насекомые увязываются с эротической тематикой. Последнюю продолжают волосы подмышкой лежащего на пляже человека, морской еж на песке и отрубленная рука. В одном фрагменте волосы из подмышки героини переносятся на место рта героя предварительно стертого им со своего лица. Боюсь, такую шокирующую сцену сейчас на широкий экран не выпустят, несмотря на то количество ужасов, что демонстрируют нам ежедневно.
Мотивы чудовищ, насекомых, смерти — все это присутствует в «Андалузском псе», воплощая бесформенность мира. Смерть в широком ее понимании означает также и отторжение от всего предшествующего культурного интертекста. Она отмечает собой рубеж, за который выносится вся предшествующая традиция, рубеж, обозначающий становление новой поэтики. Перед нами, таким образом, попытка радикального обновления киноязыка. Попытка ушедших дней… Это, можно сказать, альтернативный вариант развития киноискусства, который до сих пор никто не воплотил в жизнь.
Даша Поденок